Я бегу, топчу, скользя,По гаревой дорожке, —Мне есть нельзя, мне пить нельзя,Мне спать нельзя – ни крошки.А может, я гулять хочуУ Гурьева Тимошки,Так нет: бегу, бегу, топчуПо гаревой дорожке[58].
Э нет. Я не бегу, а лечу, проносясь вместе с Мишкой мимо странных пепелищ. Кучами лежат обгорелые винтовочные стволы со скрюченными штыками, все деревянное сгорело. Несмотря на то что вокруг меня зимняя ночь, мрак словно отступил…
Красота-то какая! Лепота! Дурачусь. А что мне еще остается делать, когда такое положение? Только любоваться полной луной, проносящейся между деревьев, и вспоминать очень подходящий моменту отрывок из моего самого любимого романа:
«Но знает он также, что кое с чем он совладать не может. Не может он совладать с этим весенним полнолунием. Лишь только оно начинает приближаться, лишь только начинает разрастаться и наливаться золотом светило, которое когда-то висело выше двух пятисвечий, становится Иван Николаевич беспокоен, нервничает, теряет аппетит и сон, дожидается, пока созреет луна. И когда наступает полнолуние, ничего не удержит Ивана Николаевича дома. Под вечер он выходит и идет на Патриаршие пруды»[59].
Весеннее полнолуние, может быть, и наступило (по новому стилю сейчас уже подходит к концу февраль), а вот Патриарших прудов поблизости не наблюдается. Зато видны человеческие фигуры…
Снова чертовщина! Похоже, опять придется иметь дело с «оборотнями» (или кто тут в лесу водится?). Скачут по-звериному, ломая сучья и ветки. Но и Мишка не промах. И халявщик. Учился у Орлова я, а плодами учения теперь пользуется он, кружась в потоке яри и отбиваясь от врагов, наседающих со всех сторон. «Волчок» против «волков»…
Вырвался. Не без потерь. Ранен Мишка, но бежит дальше. Странно то, что боли и слабости не чувствую. Я вообще ничего не чувствую, кроме тряски в непонятной мути. Как будто еду в зачуханом автобусе по весенней проселочной дороге из деревни Гадюкино в деревню Подлюкино, пытаясь всматриваться в забрызганное грязью стекло. А за стеклом видно утро, болота, в которых застряли перевернутые двуколки, и поля, почти полностью освобожденные от снега… Городские стены, паника и хаос… У-у-х! Добрались! Опять такая забытая кабинетная пыль с бюрократическим духом. Мишка Власов стоит перед каким-то генералом, облепленным адъютантами и прочими штабными чинами. Взгляд у генерала надменный, усы вздернуты. Ну чистый фон-барон балтийский немец. Должно быть, это и есть командующий десятой армией генерал Сиверс? Сейчас его Мишка обрадует, расскажет новость барону…
Что, ваше превосходительство, испугались? На лице генерала вспыхивает потрясение, граничащее со страхом. Он кричит, ругается, кому-то грозит, но Мишке, а тем более мне, это уже неважно. «Автобус» добрался до Подлюкино, а значит, настает время чиниться. Это мой шанс. «Водитель» явно решил покурить. Мишкин контроль ослабевает, и я резко «двигаюсь» вперед. Получилось. Я снова в «водительском кресле». Чувствую острую боль. Голова кружится. Потерял много крови.
А может, зря я все это затеял? Может, стоило не выныривать из омута, а наоборот, нырнуть поглубже, выскочить из «автобуса»? Вдруг домой в двадцать первый век «пешим ходом» получилось бы добраться? Поздно рассуждать, Михаил Иванович, поздно. «Входные двери» захлопнулись, «двигатель» заведен, «автобусу» снова предстоит поездочка. Знать бы, куда на сей раз прокатишься?
Глава 19
Ирония судьбы. Я снова в госпитале. Валяюсь на кровати, залечиваю раны, спрашиваю себя, правильно ли поступил, не прогадал ли? Но что толку теперь от этих вопросов, когда выбор уже сделан? Никакого…
И все же есть и некоторые плюсы. После нескольких безуспешных попыток снова занять «водительское кресло» и резкого «отпора» с моей стороны (не буду подробно рассказывать, как происходили эти любопытные внутренние процессы) Мишка Власов, похоже, отступил окончательно, признав мое первенство.
А может, опять умышленно притих, забрался в конец «автобуса» и теперь сидит там, копит силы для очередного реванша? Ну сиди, фулюган, сиди. А я пока выздоравливать буду, размышляя о том, что же стало с моим полком и всем двадцатым корпусом. И эта мучительная неизвестность постепенно рассеивается. Доктора ко мне никого не подпускают, однако рядом ведь есть и другие пациенты…
А еще газеты. Ух! Дал ведь себе зарок не связываться с ними больше, но все же прошу прочитать…
Вот вам и ответ на вопрос о судьбе полка и корпуса. Напечатан в «Русском слове», в виде очередной сводки из штаба верховного главнокомандующего: «В сообщении от 8 февраля упоминалось об исключительно тяжелом положении частей одного из наших корпусов при отступлении из Восточной Пруссии. Это были части 20-го корпуса генерал-лейтенанта Булгакова, в составе 29-й дивизии и трех второочередных полков. Вечером 31 января связь 10-й армии с корпусом была прервана. Корпус находился в это время в районе между Гольдапом и Сувалками, окруженный германской армией, силы коей постепенно нарастали. До 9 февраля корпус геройски дрался со много раз его превосходящими силами противника, пройдя за эти дни с боями свыше 50 верст и продолжая пробиваться к юго-восточной части Августовских лесов. По показанию пленных, он нанес сильные потери германским отрядам, пытавшимся преградить ему дорогу, в особенности в озерно-лесистом дефиле у Грибы. Отдельные прорвавшиеся из состава корпуса люди дрались до последнего патрона и полного истощения сил, доблестно отбиваясь на 4 фронта, сохраняя свою артиллерию и ведя с собой большое количество пленных германцев…»
Канцеляризм. Ровный, лаконичный, вычитанный. Похоже, что в Ставке все еще пытаются сгладить острые углы произошедшей катастрофы, преподнести события в более мягком, щадящем варианте. Но это удается сейчас, а после?..
А после кое-кто соберет и систематизирует все подробности, а затем беспристрастно о них расскажет читателям.
«К вечеру 5/18 февраля немцы сгруппировали вокруг Августовского леса большую часть своих сил… Таким образом, непосредственно против XX арм. корпуса было сосредоточено пять дивизий, имеющих своей задачей его окружение…
Пока происходили эти бои в арьергарде, командиром корпуса было принято последнее окончательное решение на прорыв…
Около 9 ½ часов утра на тыл корпуса повели наступление со стороны Рубцово части подошедшей сюда 76-й резервной германской дивизии. В это время у ф. Млынек на мосту столпились все, тщетно ища выход. В 10 часов утра 8/21 февраля с главными силами XX арм. корпуса тут было покончено; здесь взяты были в плен командир корпуса Булгаков со штабом и прочими начальствующими лицами.
Оставалось только решить судьбу арьергарда, для которого обстановка была также безвыходной…»[60]
